Интервью с обладателем Гран-при III Московского Международного конкурса пианистов имени Владимира Крайнева Валентином Малининым.
– Валентин, очень волновались перед конкурсом?
– Всё волнение переживается до конкурса, а когда наступает сам конкурс — это для меня всегда счастье. И, если говорить о волнении, то его практически не было – настолько я ждал это событие.
Ранее я участвовал в немногих конкурсах, самыми значимыми из них были «Ступень к мастерству» в Санкт-Петербурге, «Золотые таланты России» в Курске и «Grand Piano Competition» в Москве. Видимо, они придали мне уверенности и веры в свои силы.
– Кто из участников конкурса Владимира Крайнева Вам понравился? На чей концерт хотели бы сходить?
– К сожалению, мне не удалось послушать всех ребят, но очень хотелось. Неблагодарное дело – сравнивать, не хочу кого-то выделять, тем более, повторюсь, мне удалось послушать очень немногих.
Я хорошо знаком с Ромой Борисовым, он – замечательный пианист, на его концерт я бы сходил с удовольствием. И я безмерно рад, что состоялся такой праздник музыки, это огромное счастье. Не всегда можно услышать лучших из лучших в один день.
Валентин Малинин: “Я не устаю от музыки”
– Если бы у Вас была возможность заказать любому из живших композиторов пьесу для исполнения, к кому бы обратились?
– Я ведь сам пишу музыку. На конкурсе в сольном туре в качестве творческого задания исполнял своё произведение.
Для творческого задания нужно было подготовить одно или несколько произведений, отражающих дальнейшие пути развития классической музыки и формы её исполнения. Также было указано, что количество исполнителей не ограничено, возможно использование технических средств. Меня это так завело, дало почву для фантазии, что я решил написать экстраординарную пьесу для невероятного состава, но потом решил отложить реализацию этой идеи на будущее.
Написал фортепианную транскрипцию на «Романс Надира» из оперы Бизе «Искатели жемчуга». По моему мнению, транскрипция – самый популярный и, возможно, наиболее перспективный в наше время жанр. В моей транскрипции есть аллюзии на стили различных композиторов: Скрябина, Прокофьева, Рахманинова, Шопена.
– В таком случае, какому пианисту Вы бы доверили исполнение своей музыки?
– Я бы хотел, чтобы мои произведения исполнил Марк Андре Амлен, но не думаю, что это возможно сейчас. Надеюсь, когда-нибудь это случится.
Вообще, я очень большой поклонник этого музыканта: и пианиста, и композитора. Я считаю, это пианист, наверное, – один из лучших в наше время. Он обладает таким количеством удивительных качеств: необычайно тонким изысканным вкусом, редким чувством юмора, огромной интуицией и чутьём хорошей музыки.
Я чувствую с ним душевное родство, потому что он тоже исполняет несправедливо забытую музыку – к примеру, произведения Георгия Катуара. К слову, я исполнял этого композитора на многих площадках, и хочу сказать, что реакция публики была просто космическая.
– Вы считаете, на исполнителях лежит большая ответственность за популяризацию новой музыки, и многие просто ленятся открывать что-то новое?
– Я считаю, исполнять новую музыку – это огромная ответственность: как ты ее исполнишь, такой она и запомнится. Важно сыграть так, чтобы гениальная музыка оставалась гениальной. Чтобы музыка жила, её нужно по-настоящему исполнить.
– Для Вас важна реакция зала? Вы чувствуете энергетику и интерес публики, подстраиваетесь под неё? Или для Вас важнее во время исполнения сохранить некую выверенную концепция произведения?
– Безусловно, чувствуется реакция зала и чувствуется, слушает ли тебя зритель – хотя в зале может быть одинаково тихо. Но каким-то образом всё равно чувствуешь: интересна ли публике игра, или, может быть, ей скучно и она думает о чём-то своём. И это зависит не только от исполнителя, но и от зрителя.
Если говорить о разнице между российской и зарубежной публикой, приведу пример. Недавно на фестивале «Православное Рождество» в Вильнюсе у меня в программе было не часто играемое произведение – «Прелюдия и тема с вариациями» Александра Локшина – довольно сложная музыка, и композитор, которого в Литве никто не знает. Реакция меня просто потрясла: насколько внимателен был зал, причём концерт был в Костёле Святой Котрины.
Публика очень хорошо принимала музыку, которая, казалось бы, может быть тяжела к пониманию простого слушателя. Хотя в моей программе были очень известные произведения Скрябина, Баха, Мендельсона, все хвалили Локшина. Видимо, эти люди жаждут серьёзной музыки, музыки, дающей почву для философских размышлений, музыки, над которой нужно думать. Я считаю, именно такая музыка в наше время очень нужна и важна.
– Не задавались вопросом: почему так происходит?
– Во времена Советского Союза на концерте было обязательным исполнение музыки советских современных композиторов — их было много, они были известны и гремели по всей стране. Сейчас, к сожалению, это не пропагандируется в такой же степени, как раньше. Мы исполняем старую музыку, а новая или малоизвестная публике неинтересна и непонятна.
Наверное, это происходит не потому, что люди не хотят узнать, а потому, что им просто не рассказывают. Возможно, они бы и хотели узнать и услышать, но они этого не получают. Когда в России исполняешь такую сложную музыку, все вначале воспринимают это немножко с насмешкой, с ухмылкой – что ты такое играешь.
Нужно прививать наш народ, который замечательный, очень умный и интересующийся, к чему-то более серьезному и несущему настоящую художественную ценность.
Олег Пайбердин: “Гонка провоцирует композиторов на скороспелые произведения”
– Где ещё, помимо Литвы, Вам удалось выступать?
– Я выступал в Германии, Австрии, Литве и Эстонии. Там очень ценят исполнителей и композиторов. Им готовы помогать, а не мешать.
– Что изменилось в Вашем отношении к музыке и в Вас самом с тех пор, как Вы поступили в ЦМШ?
– Вопрос сложный, не могу сказать, что кардинально изменилось в моём отношении к музыке – я всегда её обожал. Просто я понял, что теперь это – моя жизнь и ни по какому другому пути я не пойду.
Я стал более трепетно (а поэтому и требовательно – одно другого не исключает) относиться к себе, как к исполнителю. Конечно, на каждом этапе ты по-разному мыслишь, но, в любом случае, я готов очень долго докапываться до истины: почему у меня что-то не вышло. Но только так, чтобы мне это понравилось, чтобы я полюбил ту модель, ту версию, которую я хочу выдать зрителям.
Бывает, приходиться учить произведение за 3-5 дней, от этого никуда не деться и это бывает полезным. Но, на какие-то очень серьезные концерты, где сидит дорогая мне публика, я стараюсь не позволять себе выходить с произведением, в котором сомневаюсь.
Если говорить о том, что во мне изменилось, наверное, не отношение к музыке, а отношение к выступлениям. Раньше я очень волновался перед каждым концертом, переживал за каждую ноту, меня буквально трясло — из-за этого терялась художественная составляющая исполняемого, не всегда удавалось донести до публики то, что хотелось бы. Сейчас, когда концертов стало очень много, я стал более спокойно относиться к выступлениям.
Сейчас для меня концерт — это диалог с публикой: я спокойно говорю то, что хочу сказать. Конечно, в этом заслуга моего педагога Миры Алексеевны Марченко. Я не знаю, какими методами она этого добилась (точно не только увеличением количества выступлений); но и чтобы она сидела и как психолог часами повторяла, что я не должен волноваться — такого тоже не было.
У Миры Алексеевны есть какое-то невероятное чутьё, она к каждому может найти подход, не делая этого специально – у неё это получается абсолютно естественно в процессе обучения. Считаю, это большой успех для меня, ведь в детстве я очень переживал: если я сейчас так волнуюсь перед выступлением, то что же будет лет в 18? Неужели я буду выходить на большую сцену и так же волноваться?
Когда я следил за I конкурсом Крайнева, думал: как же замечательно играют ребята, что нужно сделать, чтобы играть на таком же уровне? А сейчас понял: если ты для этого создан и у тебя есть талант, если Бог тебе это дал — Он тебя не бросит. Нужно только отдаться этому всецело и работать, идти по своему пути.
– Ваши родители – музыканты? Вас с детства нацеливали только на музыку?
– Нет. В детстве я занимался всем, чем только можно: ходил на фигурное катание, занимался горными лыжами, много путешествовал.
– И это всё – параллельно с музыкой?
– Это всё было в одинаковом объёме, музыка не превалировала. Я участвовал в олимпиадах по физике, математике, обожал химию и русский язык. Мы с братом даже пропагандировали идеи Greenpeace, боролись за чистоту природы и честные выборы. В общем, музыка была вместе со всем. Я не мыслил жизни без неё, но и без остального тоже, я ведь был отличником, причём в физмат лицее.
– Не скучаете по такой разносторонней жизни?
– Мои друзья, в основном, люди интересующиеся и увлечённые всем, что происходит в мире искусства. Но многие музыканты зациклены только на исполнительстве. Есть учителя, которые искренне считают: чтобы достичь успеха в исполнительском искусстве, нужно только сидеть и заниматься. Возможно, какого-то успеха ты и достигнешь, но потом никому не будешь интересен, потому что с тобой просто не о чем будет поговорить.
Если ты не можешь выражать мысли своими словами, то музыкой ты тоже их выражать не сможешь. Я считаю, безусловно, нужно развиваться разносторонне, интересоваться всеми видами искусства: литературой, живописью, театром; изучать музыку во всех её проявлениях. Если ты пианист, то почему ты не должен интересоваться скрипкой или органом, волынкой или народным творчеством?
У нас в ЦМШ есть предмет «народное творчество», на который все с удовольствием ходят. Я считаю, что всё это развивает человека и его интерес к своей профессии. Когда ты увидел что-то в музее или сходил на замечательный концерт, порой можно вернуться домой и сделать что-то на своём инструменте за полтора часа, вместо 6-7, которые потратил бы, не будь у тебя вдохновения, которое принесла встреча с прекрасным. Это здорово помогает.
– Про физику не вспоминаете?
– Очень часто вспоминаю. Бывает, иногда жалею. Вообще, я тот человек, который хочет успеть всё – и в детстве мне это удавалось. Но когда чему-то отдаёшь предпочтение, то, конечно, на всё не хватает времени.
Я очень бы хотел заниматься и физикой, и химией, и математикой. К сожалению, в ЦМШ эти предметы преподаются не на таком уровне, как в физико-математическом лицее. Я понимаю, что в жизни мне не пригодятся углубленные знания по этим предметам, но по зарядке для ума я очень скучаю.
– Возможно, что-то из физики Вы перенесли и в музыку?
– У меня от природы – сильное рациональное начало, поэтому мне близки Локшин, Прокофьев, Шостакович. Для меня не составляет особого труда выучить текст, мой математический склад ума помогает быстро разложить всё по полочкам и придумать для себя систему или комбинацию, по которой я могу быстро запомнить ноты. Я благодарен родителям, что в своё время отдали меня в физико-математический лицей.
Не так важны сами знания, как умение применить принцип работы с материалом: даже если ты чего-то не знаешь, то можешь это найти. Ещё я заметил, что люди, которые углубленно занимались математикой или физикой, преуспевают в гармонии и композиции. Точные науки очень помогают в музыке, я чувствую это на себе.
– Кто Ваш главный критик? Чьё мнение для Вас самое важное и авторитетное?
– Мой самый главный критик, конечно, мой педагог Мира Алексеевна Марченко. Где бы я ни участвовал, какие бы выдающиеся музыканты не были в жюри – ей всегда есть, что сказать. Она с утра и до вечера занимается с учениками, она живёт этим: музыкой и нами.
Также мне очень важно мнение моего лучшего друга Тимофея Владимирова, мы очень часто делимся впечатлениями о концертах друг друга.
Безусловно, мне очень важно мнение моего педагога по композиции Карины Вальдемаровны Барас, а также моего педагога по фортепиано из Нижнего Новгорода Елены Михайловны Чвановой. Я всегда прислушиваюсь к их мнению, они меня очень любят, интересуются моими успехами. И, конечно, мне важно, что думают мои родители. Хотя они не имеют никакого отношения к музыке, им довольно часто есть что сказать.
– Вы учитесь в таком «звёздном» классе. Не чувствуете конкуренцию к своим «одноклассникам»? Ревнуете Миру Алексеевну друг к другу?
– Нет, что Вы. У нас очень дружный класс, мы поддерживаем друг друга.
– Что Вас вдохновляет? В чём находите силы и энергию?
– Вдохновляет многое: искусство, люди, путешествия. Очень вдохновляют живопись и литература. Но как это может не вдохновлять, если это сделано талантливо и если это настоящее искусство? Всё ведь очень взаимосвязано.
Недавно я был на выставке Архипа Куинджи, и теперь он – один из моих самых любимых художников. Это была первая выставка, в которой я помню каждую картину, все мельчайшие подробности. Когда я ходил по выставочному залу, у меня возникало непреодолимое желание написать музыку на каждую картину.
Отныне я так отмечаю для себя хорошее произведение искусства: если у меня возникает желание написать на него музыку, если возникает музыкальная идея относительно того или иного произведения – значит, оно для меня хорошее и ценное.
Беседовала Татьяна Плющай
