Помню первые выступления Владимира Спивакова и его «Виртуозов Москвы» в телеогоньках. Посреди более или менее официозной советской эстрады это был прорыв в другой мир, где все отличалось особой подлинностью: ювелирная отточенность игры, молодой задор, аристократическая артистичность, чистота стиля, фанатичная влюбленность в музыку. А глаза оркестрантов светились нездешней, непролетарской интеллигентностью, за которой в те годы надо было идти не столько на телевидение, сколько в консерваторию или, допустим, на мехмат университета. Поразительно, но и сегодня, на пороге 80-летия, глаза Спивакова ничуть не утратили этого молодого блеска.
Тогда, в пору жестких регламентов, когда одним суждено руководить, а другим подчиняться, он являл собой несовременное двуединство: лидер и исполнитель, дирижер и скрипач-виртуоз, первый среди равных. Точно так же, не отделяя себя от сотоварищей, становились когда-то в общий оркестровый ряд Бах, Вивальди, Гайдн... Не в этой ли опоре на гигантский опыт искусства — корень той задорной уверенности в своем деле, которым так притягивали и продолжают притягивать спиваковцы?
Притом он потрясающий мастер сольной игры — школа легендарного Юрия Янкелевича в Московской консерватории, помноженная на собственное упорство перфекциониста. Когда в знаменитой песне Рихарда Штрауса «Завтра» голос великой Джесси Норман уносил воображение в просторы небесного сияния, еще выше, покровительствуя ему и тысяче слушательских душ, парила совершенная и чистая, как тонкое перистое облако, мелодия скрипки Спивакова.
С этим уникальным сочетанием тщания и вдохновения он делал и делает все. Вслед за «Виртуозами», когда, казалось бы, только пожинать плоды успеха — создает с нуля уже симфонический коллектив мирового класса: Национальный филармонический оркестр России. Строит Московский международный дом музыки. Одним из первых среди артистов страны создает благотворительный фонд поддержки талантливых и нуждающихся детей, в том числе с тяжелыми заболеваниями. Наконец, среди построенного — и собственная семья, одна из красивейших во всех отношениях: знаменитая актриса, телеведущая, писательница Сати, их три родные дочери — все успешные в различных видах творчества, и четвертая, приемная — дочь безвременно умершей сестры Спивакова Елизаветы.
Многие считают его обитателем горних сфер, чуждым всего суетного. Они просто не представляют себе мощи этой натуры, которая, не дистанцируясь от сора жизни, мужественно выращивает из отнюдь не стерильной почвы прекрасное дерево искусства и доброты. Только так можно было держать удары вроде отпадения первого состава «Виртуозов» во время релокации в Испании или недавнего отказа западных фирм страховать «в опасной России» его любимую скрипку, принадлежащую зарубежным меценатам. Он возродил оркестр, нашел новый прекрасный инструмент... Перфекционизм не терпит крика. И Владимир Теодорович не любит о себе рассказывать. Потому сегодня о нем расскажут те, кому посчастливилось быть в жизни и искусстве рядом.
Денис Мацуев, пианист:
— Наша дружба — с 90-х годов. Владимир Теодорович ходил на концерты «Новых имен», в которых и я участвовал, опекал нас еще до появления его собственного благотворительного фонда. Когда он давал мастер-классы — естественно, приходили все, не только скрипачи. И инструменты он дарил не только своим прямым коллегам, но талантливым маленьким флейтистам, кларнетистам, виолончелистам.
Ближе мы познакомились, когда он возглавил Российский национальный оркестр, и предстоял наш первый совместный тур по Америке. Контакт случился мгновенно. Я пришел к нему домой, чтобы вдвоем пройти Третий концерт Прокофьева. Вхожу в гостиную и вижу фотогалерею: Менухин, Бернстайн, Маазель... Тут сзади благородный бас, как с небес: «Да-а, сколько прожито, сколько переиграно...». Буквально через неделю мы уже за кулисами Карнеги-холла, вот-вот позовут на сцену. Такое рискованно печатать, но... Тем же тихим роскошным басом небожителя Спиваков говорит: «Денис, постой тут на шухере, пока я посмолю, чтобы нам (крепкое слово) не дали...». Никакого пафоса, демонстрации своей значительности! И этого дружеского градуса наши отношения достигли всего за неделю.
Конечно, я уже тогда понимал, кто такой Спиваков. Артистическая личность колоссальной глубины! У сегодняшних исполнителей нет этой наполненности звука, чарующей теплоты вибрато, философской осмысленности игры. Голос, пришедший к нам из другого века, из эпохи великих скрипачей. Притом что скрипка — страшный инструмент, я бы никогда его себе не выбрал: микрон в сторону — и фальшь. Но спиваковская игра — сама по себе мастер-класс чистоты во всех смыслах слова. Как и вся его натура.
А с другой стороны в нем может вдруг промелькнуть это озорное мальчишество — вспомните его променад-концерты, розыгрыш с третьей бутафорской рукой, приветствующей остолбеневших зрителей... Он же интернатский парень, занимался боксом, мог дать и хук и аперкот, если необходимо было встать на чью-то защиту. Человек, способный постоять за себя и тех, за кого он в ответе. Обожающий свои оркестры. Свой фонд. Своих детей, жену. Когда я говорю про них с Сати, у меня возникает ассоциация только еще с двумя подобными прекрасными творческими и семейными союзами, участники которых вдохновляли друг друга: это Вишневская — Ростропович и Плисецкая — Щедрин.
А вы знаете, что он звезда вотсапа? Мы как-то отдыхали вместе на море, и он спрашивает: «Что это такое?». Я показываю: «Вот делаем фото — и посылаем его кому угодно». Он: «Что, и моей дочке Анюте можно послать?» Я: «Конечно». «И это уже у нее?». «Ну разумеется». И мы действительно получаем мгновенный отклик его Анечки: «Папа, ты пользуешься вотсапом?!». После чего Владимир Теодорович на два часа исчез — как я потом сообразил, он тренировался с телефоном. И с тех пор постоянно посылает мне всякие хохмы — бывает, в три, четыре часа утра, поскольку мы можем в это время находиться в разных частях земного шара. Вот такая ураганная смесь: философ, мудрец, выдающийся музыкант — и совершенно непосредственный, шальной в хорошем смысле слова характер.
То, что он сделал для классической музыки в нашей стране, невозможно сравнить ни с чьим вкладом в это искусство. При всем величии Рихтера или Гилельса — их не узнавали проводницы и стюардессы, не останавливали на улицах прохожие со словами признательности. А он и его «Виртуозы Москвы» стали настоящими народными любимцами. Притом даже своей популярностью он пользуется с эталонным благородством — она помогает ему в его бесчисленных добрых делах.
Отдельно — о его возвращении к скрипичной игре. Честно говоря, мне трудно припомнить другой пример сольной скрипичной карьеры в таком возрасте — из-за тех особенностей инструмента, о которых я уже сказал. И Владимир Теодорович после 70-ти оставил скрипку — дескать, пальцы уже не те. С гордостью признаюсь — я приложил все усилия, чтобы доказать ему неправильность такого решения. В какой-то степени это было моей благодарностью человеку, в свое время введшему меня в мир камерного ансамбля. Мы возобновили наши совместные концерты — и пальцы оказались очень даже те. В апреле на моем фестивале в Челябинске мы опробовали уникальную программу: Третья соната Брамса, Соната Франка — и 15 спиваковских бисов. Эти сонаты — из самого сложного, виртуозного, тонкого, глубокого, что есть в музыке для дуэта скрипки и рояля. А перед каждым из бисов Владимир Теодорович рассказывал, где и когда он их играл. Получилась настоящая история большой жизни в музыке... Скоро мы исполним эту программу на моем фестивале в Иркутске, а 28 сентября — на дуэтном вечере в Московском международном доме музыки. К сожалению, не могу пригласить: билеты были сметены в один день.
Петр Гулько, художественный руководитель Международного благотворительного фонда Владимира Спивакова:
— Катя (супруга Петра Екатерина Ширман, исполнительный директор фонда — «Труд») знает Владимира Теодоровича 50 с лишним лет. Она работала главным редактором Росконцерта, а он был молодой солист, в 26 лет уже объехал всю страну и восхищал всех, кто его знал, талантом, индивидуальностью, харизмой. И еще — особой интеллигентностью, характерной для мыслящих людей того времени, а сегодня встречающейся крайне редко. Тогда признаком состоявшейся личности считались не деньги в банке, а книжные полки с рядами сочинений великих писателей, где был, допустим, и только что вышедший томик Ахматовой с портретом работы Модильяни на обложке. За этой книжкой выстаивали громадные очереди — Володя был в числе первых, кто ее купил. Его потрясающее знание поэзии, живописи, истории, вообще человеческой культуры — оттуда, из молодости, из страсти к познанию, которую он сохранил на всю жизнь. Ему, например, было бессмысленно советовать, как это делают иногда люди старшего поколения, обращаясь к молодым — «почитайте, что писали об этом Толстой, Достоевский...»: все это было им жадно прочитано уже в самые ранние годы.
А потом Катя представила ему меня. К тому времени уже развернулась Володина благотворительная деятельность, о которой я знал благодаря Катиному в ней участию — например, она помогала передать купленный Спиваковым рояль юному севастопольскому пианисту, победителю конкурса Владимира Крайнева Игорю Четтуеву. В нашем общении возникла идея — поставить эту деятельность на постоянные рельсы. Однажды он позвонил: я готов создавать фонд. Это был 1994 год.
Таким образом у нас тоже юбилей. За 30 лет детям подарено более 1200 инструментов: как говорит Володя, ребенок не должен играть на дровах. Регулярно выплачивается свыше 80 стипендий. У спиваковских ребят есть свой ежегодный фестиваль «Москва встречает друзей». Если же собрать всех детей, участвовавших в наших мероприятиях, возникнет целый город с населением тысяч под 250. Многие из этих звездочек потом выросли в солистов лучших оркестров — Светлановского, Русской филармонии, конечно Национального филармонического, созданного Владимиром Теодоровичем. У гобоиста Алексея Огринчука — пожизненное место в амстердамском оркестре «Консертгебау», наши дети — в Нью-Йоркском филармоническом оркестре, в Метрополитен-опере... А сколько ребят блеснули на конкурсах Чайковского — Сергей Догадин, Анастасия Кобекина, Дмитрий Шишкин, Мария Зайцева...
На наших глазах происходили и совсем удивительные истории. Дети знакомились и уже не расставались, женились, у них рождались дети, которые в свою очередь приходили в фонд и приводили внуков.
А скольким спасено здоровье! Расскажу вам историю харьковчанина Саши Романовского, на которого Спиваков обратил внимание на конкурсе юных пианистов Владимира Крайнева. Представьте себе: 9-летнего мальчика с перебинтованной неподвижной ногой выносит на сцену его отец, паренек играет так, что всем ясно: это гран-при. Спиваков немедленно реагирует: мальчика устраивают в специализированный санаторий под Рязанью, вызывают к нему одного профессора — из Москвы, другого — из Петербурга... Уточняют диагноз, Катя находит костную клинику, там буквально на следующий день делают операцию. В клинике Сашу прозвали маленьким Моцартом — он каждый день играл на специально привезенном для него пианино... Через 5 лет победил на конкурсе имени Бузони в итальянском городе Больцано. Сегодня Романовский — исполнитель с большой международной карьерой. И артистический директор того самого конкурса имени Крайнева, что когда-то помог определить его собственную судьбу. Одну из сотен судеб, которые сделал счастливыми Владимир Теодорович Спиваков.
Михаил Брызгалов, генеральный директор Российского национального музея музыки:
— Некоторое время назад Владимир Теодорович обратился с просьбой предоставить ему одну из скрипок Государственной коллекции уникальных музыкальных инструментов. Напомню — коллекция эта организована в 1919 году при личном участии наркома просвещения Анатолия Луначарского и к настоящему моменту насчитывает около 300 инструментов, в числе которых выдающиеся работы Страдивари, Амати, Гварнери... Уникальность этого собрания еще и в том, что в мире нет другого такого музея, из которого на регулярной основе инструменты выдавались бы исполнителям. Разумеется, не всяким, а признанным мастерам или, допустим, молодым талантам, участникам конкурса Чайковского.
Маэстро прекрасно знаком с коллекцией и с самого начала завел разговор об одном из наиболее ценных инструментов — скрипке, изготовленной Антонио Страдивари в 1736 году, т.е. за год до смерти. 92-летним мастером в тот год было сделано не более четырех скрипок. Изучая этот инструмент, поражаешься искусству его создателя. Тут нет инкрустаций и прочих украшений, но все нацелено на мощь и выразительность звука. Ель на верхней деке не особо правильного рисунка, ее слои слегка узловаты, а две половинки, из которых она склеена, взяты из разных брусков, но так подобраны, что резонанс идеален. Нижняя дека состоит из двух половинок одного куска клена с малорельефными «лучами». Скромной, но совершенной формы головка сделана из того же клена, что и обечайки (бортики между деками — «Труд»)... Иными словами, уже сам вид скрипки создает впечатление гармонии между материалом и формой. Звук же исключителен — проникновенность, задушевная нежность, а одновременно величественность, монументальность... Историю скрипки можно проследить на протяжении последних 180 лет. В первой половине XIX века она была куплена в Италии князем Юсуповым и находилась в этом семействе до их эмиграции из России в 1918 году. Какое-то время думали, что и скрипка покинула нашу страну, но через несколько лет ее нашли при ремонте Юсуповского дворца на Мойке в Петербурге в подвальном тайнике. Инструмент прекрасно сохранился, потому что в княжеском доме его держали в специально витрине, доставая для музицирования только в исключительных случаях. Будучи переданной в Госколлекцию, «юсуповская» скрипка затем выдавалась Льву Цейтлину, Давиду Ойстраху, Леониду Когану, Валерию Климову, Дмитрию Берлинскому...
Меня часто спрашивают о цене музейных инструментов, ответ простой: ее нет, потому что они не продаются. Можно, конечно, посмотреть на аукционы, где иногда фигурируют дорогостоящие скрипки. Но, во-первых, инструментов музейного уровня среди них крайне мало, во-вторых назначаемая стартовая цена (обычно несколько десятков миллионов долларов) потом меняется, а конечная сумма держится в тайне.
Я многократно наблюдал, как мастера и молодые музыканты пробовали инструменты Госколлекции. Кому-то скрипка, или альт, или виолончель подчинялись сразу, а кто-то возвращал их со словами: не могу, не дается... Ведь у каждого инструмента — свой характер, нужно уметь с ним общаться, чтобы получить в ответ прекрасный звук. Когда на «юсуповской» скрипке заиграл Владимир Теодорович, я почувствовал, будто до моего сердца дотронулись чем-то ласковым и теплым. А он сам, закончив игру, сказал: сегодня вечером я буду с ней разговаривать...
Сергей Бирюков, газета «Труд»
