Выдумщик, эстет, просветитель, смельчак, сворачивающий горы ради идеи, – таким видится портрет Алексея Гориболя, известного музыканта, пианиста, художественного руководителя интереснейших фестивалей, акций, презентаций. Артист отметил в этом году 55-летие, и эти пятерки мы по справедливости поставим за его творческие достижения. Их немало: в своей концертной деятельности он каждый раз поражает не просто оригинальностью, фантазией, но глубиной погружения в суть явления, на котором останавливает свое внимание – будь то юбилей известного композитора, история жанра или даже одного произведения. Поворотов в нашей беседе могло быть множество, но начали мы с животрепещущего – с Года кино, которому Алексей Гориболь посвятил программу «Маленькие большие шедевры: музыка российского кино», открывшую сезон в Камерном зале ММДМ
Евгения КРИВИЦКАЯ
– Конечно я обрадовался известию, что мы в 2016-м отмечаем Год кино, поскольку в свое время записал музыку Леонида Десятникова к двум знаковым фильмам – «Дневник его жены» Алексея Учителя и «Москва» Александра Зельдовича, вместе с Ренатой Литвиновой работал над ее первой картиной «Нет смерти для меня», дважды консультировал Павла Лунгина, когда он снимал фильмы «Царь» и «Ветка сирени». Всего и не перечислить.
В моих программах киномузыка всегда занимала важное место. Вспоминается «Молот и серп», где «концертом в концерте» стала музыка Дунаевского – не только знаменитые песни из фильмов, но и фрагменты из оперетт, хоровые опусы. Этот вечер, скорее даже кураторский проект, состоялся в Рахманиновском зале в день 80-летия Октябрьской революции, и оказался самым ажиотажным концертом моих молодых лет, принеся мне известность в межмеломанской среде.
– В ММДМ на открытии сезона камерного зала прозвучали мелодии Таривердиева и Шварца. Выбор связан с их юбилейными датами?
– Не только. Любовь к ним уходит в детство. Мне было 11–12 лет, когда на экраны вышел фильм Сергея Соловьева «Станционный смотритель» с моим дядей Николаем Пастуховым в титульной роли. Я тут же подобрал главную музыкальную тему фильма и в Доме творчества художников в Тарусе пожинал лавры успеха. Много позднее я записал ее в версии для виолончели и фортепиано в нашем с Рустамом Комачковым диске «Дубовый лист виолончельный». Похожая история произошла и с «Семнадцатью мгновениями весны»: вышел фильм, я влюбился в музыку из знаменитого эпизода встречи Штирлица с женой, так называемый ноктюрн «Двое в кафе» в исполнении Микаэла Таривердиева. Подобрал по слуху и опять «прославился» в дачной среде.
Несколько лет назад петербургский композитор Григорий Корчмар по нашей с Верой Таривердиевой просьбе сделал переложение еще одного фрагмента из «Семнадцати мгновений весны» – проезд Штирлица и Кэт к швейцарской границе. Получилось красивое двухрояльное интермеццо, которое мы с удовольствием играем с Полиной Осетинской. Кроме того, в программу «Маленькие большие шедевры» вошла знаменитая киномузыка Дмитрия Шостаковича, Андрея Петрова и Валерия Гаврилина в версиях для камерных составов. С другой стороны, мы представили музыку Леонида Десятникова к фильмам «Закат» и «Мишень» и совсем недавнюю работу Сергея Ахунова к кинофильму «Слон».
– В чем замысел? Послушать вновь любимые мелодии из любимых фильмов?
– Именно так. Спроси любого посетителя ресторана, супермаркета или спортзала о фрустрациях Гвидо Ансельми в фильме «Восемь с половиной» Федерико Феллини, и никто ничего не скажет. В лучшем случае вспомнят, что его играл Мастроянни и что там снялась какая-то необычная актриса. И всё. А гениальный марш Нино Рота, на котором построен финал, знают все. Я всегда был убежден, что качественная, хорошая киномузыка не только создает атмосферу, но и продлевает жизнь самому фильму.
Вкусы у всех разные: кому-то нравится Морриконе, другому – Таривердиев, третьему – Десятников и Шнитке… Киномузыка – понятие, включающее разные жанры. Тут и песни, и романсы, и фортепианные соло, и симфонические эпизоды – как у Шостаковича и Прокофьева. Открываются самые разные возможности в работе с материалом при составлении программ.
– Уже прозвучало и не раз имя Микаэла Таривердиева. Вы – один из главных участников Фестиваля к его 85-летию.
– Мне с Микаэлом Леоновичем повезло вдвойне. Та детская история получила продолжение, когда его супруга Вера услышала меня в КЗЧ на вечере Андрея Вознесенского. Мне выпала честь некоторое время близко общаться с Андреем Андреевичем. Тогда я участвовал в одной из его программ, где он читал новые стихи, а я играл пьесы Эрика Сати. На следующий день позвонила Вера Гориславовна и предложила мне познакомиться и впоследствии исполнить «академического» Таривердиева, его вокальные циклы и инструментальную музыку разных лет. В начале 2000-х этот пласт его творчества находился в тени – вокальные циклы на стихи Беллы Ахмадулиной, Семена Кирсанова, средневековой японской поэзии, сюита «Скирли» на стихи Малишевского... Большим событием тех лет стала премьера Фортепианного трио, которое мы представили с Борисом Андриановым и Александром Тростянским. А потом вошла и таривердиевская киномузыка – и «Двое в кафе», и расшифровка оставшихся в записях на пленке импровизаций Микаэла Леоновича, и найденные новые кинофрагменты, и выход легендарного диска с Ольгой Дзусовой «Двое в городе». Ряд вещей получили новую сценическую жизнь в моих редакциях. Среди них абсолютный шедевр – фортепианная прелюдия «Последний романтик».
Наряду с Шуманом, Чайковским, Бриттеном и Десятниковым Таривердиев стал композитором моей исполнительской судьбы. Более того, у нас совпадают юбилейные годы: сейчас ему бы исполнилось 85 лет, а у меня 55-летие. Я жду, когда через 15 лет отмечу 100-летие Микаэла Леоновича и мое 70-летие. Я воспринимаю это совпадение как знак.
– В журнале освещалось начало фестиваля «Запомни этот миг» на Новой сцене Большого театра, прошедшее триумфально. Как развиваются события дальше?
– Вера Таривердиева – выдающийся музыкальный куратор и продюсер. Достаточно вспомнить созданный ею органный конкурс в Калининграде. Фестиваль к 85-летию Микаэла Леоновича она придумала и организовала блестяще: в июле в Большом театре прозвучали фрагменты из его опер, потом открылась масштабная выставка в Музее имени Глинки, прошли симфонические концерты в Свердловске, Самаре, Уфе, Воронеже, состоялись грандиозные гала-концерты в Тбилиси, Ереване и Степанакерте. В памяти прекрасный концерт в Оперном театре в Тбилиси. Вместе с нами там выступили грузинские артисты – актеры русского Драматического театра имени А.С.Грибоедова, замечательно певшие вокальные фрагменты из «Короля-оленя». С джазовой певицей Майей Бараташвили мы исполнили две выдающиеся вокальные композиции Таривердиева: балладу для голоса и рояля «По вечерам» на стихи Николая Добронравова и песню «Не исчезай», в которую автором введен сольный рояль. Для Таривердиева рояль – это его «второе я». Он, собственно, и ввел в кинематограф понятие «соло-рояль».
Потом мы переехали в Армению. Где на концерте в Ереванской филармонии присутствовала супруга президента, отдав дань памяти и уважения композитору. А затем мы совершили паломничество в Степанакерт, в Нагорный Карабах. Не так часто туда доезжают музыканты, но там есть камерный оркестр, своя духовная жизнь. То внимание, с которым именно в этом месте слушали таривердиевскую музыку, не забуду никогда. Финал фестиваля – 23 ноября, вновь в Москве, в Концертном зале имени Чайковского.
– Тяга делать фестивали – откуда это?
– Видимо, во мне «говорит» нереализованный режиссер. Когда я учился на втором-третьем курсах Московской консерватории, то всерьез подумывал о том, чтобы поступить в ГИТИС на оперную режиссуру. Сыграла, наверное, близость к театру и к кино через моего дядю, выдающегося артиста, «отложились» наблюдения за Святославом Рихтером и Борисом Покровским, когда ставился «Альберт Херринг» Бриттена на «Декабрьских вечерах», где я принимал участие. Ночные репетиции, творческая атмосфера – всё это будоражило меня, и я втихаря готовился к поступлению в ГИТИС. В итоге я отказался от этой идеи и позднее стал делать фестивали. Не как сумму концертов, а как макроспектакль из многих составляющих. Каждый концерт вырастает из предыдущего и идет дальше, они связаны общим сюжетом и концепцией, вокруг которых развертывается панорама-контекст. Когда я несколько лет руководил фестивалем искусств в Костомукше, где было хорошее техническое оснащение, то там действительно каждый концерт становился спектаклем – с использованием кино, видеопроекций изображений музыкантов на разные плоскости сцены и зала. Ольга Манулкина в одной из своих рецензий написала: «Художник по свету – еще одно амплуа Алексея Гориболя».
– На многих концертах вы разговариваете с публикой. Вами движет потребность просвещать?
– Всё опять же идет от моей любви к театру и желанию общаться не только через звуки, но и вербально. Я начал «распоясываться» в этом направлении как раз в Костомукше – доносил до публики свои мысли об исполняемой музыке. И как-то раз профессор Московской консерватории Ксения Кнорре, мой близкий друг и мой педагог по роялю, сказала: «Мне кажется, ты стал неплохо говорить. Тебе стоит продолжать». Отчасти эта способность говорить, наверное, идет от ее мамы, Веры Горностаевой. Я часами мог слушать, как Вера Васильевна говорит о музыке и музыкантах. Когда говорят сами исполнители, то это не слова лектора-музыковеда – сухого проводника знаний, а эмоциональный рассказ о жизни и судьбе композитора, истории создания сочинения, и как это связано с самой музыкой. Бывают сонатные вечера, когда я обхожусь без слов. Но если мы говорим о фестивальном формате, если люди проделали большой путь и приехали к тебе за 400 километров в Плёс послушать Кабаретные песни Шёнберга и Бриттена, то как же не рассказать, почему эти строгие классики в молодые годы обратились к легкому жанру кабаре. Со временем слушатели стали воспринимать мои комментарии как неотъемлемую часть программы и даже недоумевают, когда я этого не делаю.
– А какой из фестивалей особенно дорог? Еще ведь был Левитановский в Плёсе, продолжается «В сторону Выборга», постоянно проходят разные монографические фестивали в Большом театре…
– Костомукша. Первый раз я туда приехал совсем молодым человеком с Шумановской программой «Избранник юности», потом взрослел, начал придумывать необычные проекты. Например, музыкально-хореографический спектакль «Эскизы к закату» на музыку сюиты Леонида Десятникова мы с Аллой Сигаловой поставили именно в Костомукше. Нам там доверяли. И когда спустя годы ко мне обратились с предложением возглавить фестиваль и немножко добавить ему столичного лоска, я немедленно и с удовольствием согласился. Уже накопился опыт, который можно было применить. Там со мной работала потрясающая техническая команда сотрудников местного Дворца культуры, который на самом деле суперсовременный, отстроенный финнами музыкально-театральный комплекс. Также из любимых – фестиваль «В сторону Выборга». Я даже не воспринимаю его как фестиваль, это способ и особый стиль моей летней жизни, который приняли и полюбили мои замечательные друзья музыканты. Фестиваль проходит не только в Выборге, он охватывает всё побережье, и одним из центральных всегда является концерт в «Пенатах» – музее-усадьбе Ильи Репина.
Вы упомянули мои монографические фестивали. Каждые пять лет вместе с профессором Людмилой Григорьевной Ковнацкой мы организуем приношения Бенджамину Бриттену. В год столетия со дня рождения композитора мы провели фестиваль в Большом театре. Как раз тогда была опробована форма моего сотрудничества с Большим театром – три вечера с камерными программами в Бетховенском зале. В таком формате прошли фестивали, посвященные Чайковскому, Десятникову, только что – Шостаковичу. Я всегда стараюсь самые интересные программы повторять в Малом зале филармонии в Петербурге.
– Вы себя считаете петербуржцем или москвичом?
– Москвичом.
– Но жизнь делится между двумя городами?
– Так сложились обстоятельства, в том числе и личные.
– Значит, город на Неве – вторая родина?
– Несомненно. Признаюсь, что москвичу в Петербурге не так просто состояться, войти в «ближний круг» и стать своим. Мне в этом смысле повезло. В свое время Леонид Десятников представил меня многим значительным музыкантам и композиторам. Среди них конечно Вениамин Ефимович Баснер, он обожал Десятникова, и часть этого отношения переносилась и на меня. Я дорожу дружбой с петербургскими музыкантами – они приняли меня и, по-моему, с удовольствием участвуют в моих проектах.
– Что в планах? Может, начнете дирижировать?
– Я мог бы и дирижировать, но сейчас в этом нет потребности. Ближайшие планы связаны с записями. Наметил план работы в студии – записать пять виолончельных сонат и три цикла вариаций Бетховена с Рустамом Комачковым. Давно мечтаю сделать все романсы Чайковского с моими любимыми солистами Большого театра. Говорю об этом спокойно, потому что проект тяжелый, сложный, вряд ли кто-то еще захочет замахнуться на него. Совсем недавно обсуждали с Олесей Петровой идею записать камерную вокальную музыку Малера и Шумана. Ну, и жду, что мне подбросит судьба. Иногда в тот или иной момент нет новых идей, и вдруг под влиянием обстоятельств и внутренних ощущений понимаешь, что пришло время заняться, к примеру, Шубертом. Что есть волшебный Эндрю Гудвин в Австралии, с которым давно уже надо сделать «Зимний путь»…
